Бумажные кулы (9)

БУМАЖНЫЕ КУКЛЫ, часть 9.
Начало здесь: Бумажные куклы Начало
Напоминаю о том, что это произведение было написано в 90-е годы, и некоторые мысли автора с тех пор изменились; текст публикуется без правок и корректуры.

В начале лета, я решил сводить Альберта Галимова к моему старинному другу Чуке Гекову, живущему в центральногородских трущобах, но того, к сожалению не оказалось дома и мы, несолоно хлебавши, отправились в родные новостроечные пенаты.
Гекова дома застать мне удалось лишь через месяц и то совершенно случайно: я поймал его на выходе, готовым отправиться на экскурсию по пивным. Но, раз уж я пришёл и не один, а с бутылкой, его путешествие было отложено на неопределённый срок. И, найдя во мне благодарного слушателя и летописца, благообразный старик пустился в философствования о белой горячке и о том, что она из себя представляет.
— Ты вот, как и все учёные твои, тоже наверно думаешь, что белая горячка болезнь, ан нет тут вы все вы и ошибаетесь. Это и не болезнь вовсе, а просто проламывается стена меж мирами, нашим и потусторонним или параллельным, как нынче говорить в моде, как хошь, так и называй. И стену-то эту прорвать можно только в глубоком похмелье, иначе никак она не дастся. Тут бы учёным-добровольцам всерьёз за это взяться бы надо, а то вишь, спутники в космос запускают, радиограммы звёздам шлют, а что под самым их боком творится и не видят. И контакты-то эти все на самотёк пущены сидят простые похмельные бедолаги и трясутся от страха при виде чудищ всяких да чертей. Вот и взялся бы какой-нибудь учёный, вооружённый знаниями лакать водку неделю без просыпу, а потом не похмеляться, а сидеть и ждать, глядишь дело бы вышло, контакт бы установили! А ты что смеёшься? Всё бы тебе балагурить, а я дело говорю. Всякая чертовщина вокруг нас толчётся, а её кроме бедолаг похмельных никто почитай и не видит вовсе. Вот я тебе про это самое, пока водка ещё в бутылке не усохла растолкую. А уж потом хошь пиши об этом, хошь нет, дело твоё.
Был у меня дружок Васька, бухал он как-то недели две без роздыху. Ну и вот, в последний-то день, когда запасы горькой дома усохли, поплёлся он в магазин, купил родимую, домой вернулся. Поставил её перед собой, огурчик солёный из банки вынул, порезал. Хоть и било его похмелье, а всё ж не торопился, порядок во всём любил. И только примерился из бутылки в стакан плеснуть, откуда ни возьмись, белый шар появился и над столом-то ровнёхонько завис и говорит:
— Пей!
— А я что собираюсь делать? — спокойно ему Васька отвечает не удивился даже откуда, мол, шару-то по человечьи говорящему здесь взяться: не до того было: похмельного, ежели, у него водка-то есть, ничем не удивишь.
Ну, налил он себе сколь положено, выпил, огурчиком закусил, а шар ему говорит:
— Пей ешё!
— А что ж и выпью!
Налил, выпил, закусил. А шар ему снова:
— Ещё пей!
Смотрит Васька, в бутылке-то совсем мало осталось, тут он и взъярился:
— Ах ты, гнида белая, чем же я потом опохмеляться буду? Пошёл ты на хуй!
Ну, шар-то и улетел. Я так думаю: шар этот эксперимент проводил на тему, как люди водку пьют, а потом, может, к следующему забулдыге полетел. А года два назад, с тем же Васькой, другая история приключилась. Пошёл он опохмеляться в рюмочную, выпил стопятьдесят и сразу на улицу, даже до желудка у него ещё дойти не успело и видит: чертенята по деревьям лазают, возятся, шебуршатся там чего-то, кричат. Васька схватил палку и давай по ближайшему дереву колотить, прогнать их, вишь, хотел. А те завопили сразу:
— Он пьяный, он пьяный, нас не поймёт!
И ускакали, как и не было их вовсе. А так если бы он не выпимши был ещё, глядишь и контакт какой-никакой с ними установил. Не любят они с пьяными связываться. Или помочь им чем надо было?
Ну и последнюю историю послушай, это уже с другим произошло, охранником где-то он служил. Пришёл на службу с глубокой похмелюги и на пост сразу, за цельный день так и не принял ничего, чаем отпаивался. Но чай-то от этого разве ж поможет? А к вечеру, когда ворота уже закрыли, бутылку ему ребята принесли, он сразу за телефон, дружку звонить принялся: не любил, вишь, один-то пить, не то что Васька. Ну, друг обещался вскоре притти. Он двери на запор, бутылку под топчан, сам сверху прилёг, собутыльника ждёт. И тут толпа махоньких человечков, не больше десяти сантиметров ростом, набежала. Одеты не поймёшь как, и у каждого дубинки навроде милицейских, тоже, конечно, махонькие. И давай они, человечки эти самые, сторожа дубинками по ногам колотить. Он их от себя отшвыривает, а они снова налетают и злющие, как собаки бешеные. Он от них и так и этак, толку никакого, человечки ещё больше злятся и кричат не по нашему. Шум ужасный, в общем, стоял. А как друг его-то пришёл, в дверь постучал, человечки-то и сгинули.
— Что долго не открывал, спишь? — друг спрашивает.
— Какое там!
И рассказал, как дело было, что с ним произошло.
— Короче выпить надо! — сказал гость и за бутылкой полез, знал, куда сторож её, родимую, прячет обычно.
— Что ты, что ты какой мне пить! — и аж руками от страха замахал, — Выпью, так они, сволочи, снова прибегут! Задирает штанины и показывает голени, а на них синяки мелкие-мелкие. Два месяца после этого не пил, всё человечков этих самых увидеть боялся. А человечки-то, наверняка, хотели его от пьянки отучить, вот и добились своего. А ты говоришь болезнь. Не болезнь это вовсе, а контакт. Откуда по твоему сказки про эльфов да троллей всяких пошли? Вот то-то и оно-то! Не в космос летать надо, а здесь, на Земле, контакт устанавливать. Аппарат там какой-нибудь изобрести, чтобы эту нечисть фотографировать, да пить нескольким учёным недельки две-три без просыпу, глядишь толк-то и будет.
Такая вот чукагековская философия. Древние говорили: «Удивление — начало философии». До недавнего времени я был с этим согласен, пока не услышал утверждение моего семилетнего сына:
— Деда Мороза никакого нет!
Я немного расстерялся: откуда могло прийти к нему это знание? И потому задержался с ответом, а он продолжил:
— И домов нет. Ничего нет.
Не найдя ничего лучшего, я спросил:
— Совсем ничего? А я есть?
— И тебя нет.
Мне стало интересно:
— А ты есть?
— И меня нет. У меня нет ни рук, ни головы, ни ног. Только тело и это ему всё кажется. Ничего нет.
Как вам такие детские размышления? Прямо представления древних индийцев о майе. Несколько позже я выяснил: это Миша придумал от скуки — не найдя лучшего занятия принялся размышлять. Скука — вот что лежит в начале философии.
А вот вам один из примеров моего личного восприятия мира.

По вечерам городские звуки, подчиняясь неведомому инстинкту, собираются в стаи и улетают в небо, редко кто из них остаётся на ночь в одеяле земного притяжения. Они летят ввысь к далёким светилам, леденеют в вечном космическом холоде, становятся хрупкими и, достигнув луны и звёзд, разбиваются о них, падают на землю мелким крошевом. А по утрам рождаются новые звуки: звуки шагов и мётел дворников, сметающих останки вчерашних звуков и мусор в кучи; под лучами раннего солнца льдинки тех звуков оттаивают и разлетаются по своим местам. Иногда они путаются местами и тогда можно услышать в автомобильном шуме рычание злой собаки или в топоте солдатских сапогов по плацу цоканье острых женских каблучков… А может быть это вовсе не инстинкт, а мечта о прекрасном вечерами уводит их в недосягаемые дальние дали, ведь не все же из них улетают…

Мы все смотримся в зеркала. И зеркала эти — другие люди — очень редко отображают нас такими, какими мы себе кажемся или хотим казаться. Мы красуемся перед этими зеркалами, расправляем павлиньи перья, бьём себя по обезьяньи кулаками в грудь, вызывая соперника на бой; в своём внутреннем зеркале отражаем себя сильными и красивыми, богоравными существами. И всегда избегаем зеркал, кажущихся нам кривыми, не поддерживаем с ними боле никаких отношений или же мстим им за что-то, забывая о пословице: «Нечего пенять на зеркало, коли рожа крива». А в итоге кривыми-то получаются как раз наши с вами, извините за выражение, рожи, скорченные неудачно. Вместо того, чтобы обратить внимание внутрь, мы выглядываем наружу и удивляемся: «Я же такой пригожий, я прав, почему они этого не видят, не понимают моей хорошести?». Все диалоги, диспуты на тему «Why is why в этой жизни» обречены на провал: каждый человек — замкнутая система, вещь в себе со своим собственным восприятием мира. Мы можем разрушить представления других о жизни, кажущиеся нам неправильными с точки зрения высоты нашей собственной колокольни, но никто никогда из спорщиков (я имею в виду ярых спорщиков-обывателей) не задумывался: а что же потом произойдёт с личностью, у которой порушены жизненные критерии, установки; победители уходят с этих пепелищ с торжествующе поднятыми знамёнами, а побеждённые… Каждому своё: триумфаторам — упивание собственной значимостью и величием, другим — горечь и уныние на развалинах внутреннего мира… Но есть и хрустальные чистые зеркала — дети, юные души, не засоренные грязью, так называемого, правильного взрослого мира, и женщины, не играющие по правилам жестокого мужского мира, не приемлющие приоритетов «золотого тельца», провозглашённого кумиром современного мира, не принимающие внешней привлекательности материального достатка, застилающего горизонты духовного мира. Когда-то давно знакомые называли меня дамским угодником. Они это осуждали, а я — жил как жил и сейчас пытаюсь жить в ладах со своей совестью, по своим собственным критериям правильности и неправильности. Сейчас, на пороге третьего тысячелетия, я решил собрать в этой книге свои мысли о мире, о месте человека в нём, будь то мужчина или женщина. Я наделал бумажных кукол, сначала думал для забавы, но пришло время юмору уступить место серьёзности и игры закончились, по крайней мере на время, меняю на куклах шутовские костюмы арлекинов на одежды гамлетов; с Автора же, самой главной Бумажной Куклы сниму последние оставшиеся на нём одежды и он предстанет перед вами голым и беззащитным, даст волю своим чувствам (этого я от него не ожидал!). В этой книге последнюю точку надеюсь поставить 31 декабря 1999 года и больше над ней не работать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

• lj_itemid: 406
• lj_permalink: http://ravik-06.livejournal.com/103945.html