Новый мир

Представляю вашему вниманию мой новый-старый рассказ. Работа над ним велась с 1998 года. Единственный мой рассказ полностью написанный на компьютере и хранящийся в единственном экземпляре — других копий этого файла у меня нет.

На читательский суд рассказ выставляю с большой долей сомнения. Не всё мне в нём нравится, но тем не менее, если я его и дальше буду держать взаперти, то могу совсем испортить исправлениями-дополнениями и превратить в ничто.

Рассказ разделён на две части — ЖЖ отказался публиковать одной частью из-за большого объёма.

В оформлении поста использована иллюстрация художника Альберта Галимова vianer к гротеску Вадима Иванова Taedium Vitae

1

Всё дальше и дальше уходил Пророк, облачённый в грязную долгополую рясу, от городов и селений. Множество миль долгого пути осталось за его согбенной от усталости спиной, болели натруженные ноги, сбитые каменистой пустошью, но мысли о привале он прятал в тайники сознания, ибо шли по его следам ищейки Главной Церкви — суровые неподкупные следователи. Не было у него ни друзей, ни верных учеников, некому было дове¬рить жизнь: смертная казнь грозила рискнувшим приютить скитальца; но всё же оставалась малая надежда: одно из многочисленных видений освещавших его жизнь открывало единственную возможность, но многое, слишком многое зависе¬ло в нём от цепи случайностей, уводящей в бесконечную вари¬антность будущности…
Справа впереди завиднелась ферма и, после недолгих раздумий и последних колебаний, он повернул к ней, вырвав из сердца ростки страха.
Фермер, по прозвищу Старичина Хэм, упорно возделывав¬ший неблагодатную почву, ещё издали заметил одинокого путни¬ка, отложил мотыгу в сторону, поднял видавший виды дробовик; и, когда тот подошёл достаточно близко, угрожающе направил оружие в его сторону:
— Уходи!
— Хэм, послушай, я два дня уже ничего не ел. Прошу тебя, дай мне немного еды и кружку воды. Клянусь, я уйду сразу же!
— Нет!
— Хэм, когда-то мы с тобой были друзьями. Помоги мне, во имя Создателя!
— За твою голову назначена награда, и ты должен быть благодарен, что я сразу не пристрелил тебя. Когда-то ты спас мне жизнь, а теперь я отпускаю тебя. Уходи!
— За мной погоня. Единственная моя надежда — добраться до границы. Я не многого прошу у тебя и не задержусь надолго на твоей земле. Вспомни закон, данный нам нашим Создателем: «Не откажи просящему»!
— Ты еретик и вне закона. Церковь отреклась от тебя и я уже нарушил устав общины, заговорив с тобой. Мне неприятнос¬ти не нужны.
— Церковь сошла с истинного пути, ты знаешь это. У меня одного хватило смелости заявить об этом вслух и вот результат… Хэм, очнись, мир катится в пропасть и всем на то наплевать; уже несколько десятков лет Бог молчит и не являет чудес. Его наместник заботится лишь о своей утробе. Взгляни правде в глаза, подними голову — Создатель отвернулся от мира, жизнь стала конечной; не будет жизни после смерти! Вместо всеобщего покаяния, процветает ханжество и лицеме¬рие…
— Довольно, ты наговорил уже на десять смертных пригово¬ров и я…
— Хэм, не узнаю тебя! Ты всегда ненавидел религиозную полицию, а сейчас говоришь, точно один святых следователей! Что, и тебя они запугали? Ты трус, Хэм!
Хэм нервно передёрнул затвор, руки сжимавшие оружие побелели:
— Любого другого за это слово я бы пристрелил на месте не раздумывая! Не испытывай моё терпение!
— Да, убей меня и получишь почёт и славу. Чего ты ждёшь?
— Зачем ты пришёл? Только вчера здесь был один из господ¬них псов, они со всех сторон тебя обложили и если узнают, что я говорил с тобой…
— Cвидетелей нет, а мглистые горы никто лучше меня не знает. Я уйду потайными тропами… Хэм, помоги мне! Прошу тебя, — последнюю фразу пророк произнёс почти шёпотом и, потеряв сознание, упал.
Хэм растерянно опустил ружьё, склонился над распростёр¬тым худым телом бывшего друга, нащупал слабый пульс. Несколько минут постоял над ним в задумчивости и, резко развернувшись, подхватив с земли брошенное оружие, зашагал к дому.
Вскоре, после ухода Хэма, пророк пришёл в себя, попытался встать на ноги, но ему это не удалось. По небу плыли серые об¬лака, закрывающие солнце и, заново упав, Клеменс вперил взор в вышину. Ему была уже безразлична дальнейшая судьба, силы покинули измождённое тело и лишь единственная мысль билась в голове: «Скорее бы всё кончилось..». Облака плыли бесконеч¬ным потоком, их прерывистая серость погрузила проро¬ка в омут видений. Он узрел Господа в белых одеждах среди непонятных предметов окружающих высокую обитель. Господь разговаривал с кем-то в чёрном. Клеменс не знал это создание; он мог лишь видеть, но не слышать и снова уже в который раз ему виделась гибель мира, сплошная чернота на месте того, что знали и лю¬били люди, темь захлёстывала и светлую райскую обитель и ог¬ненный ад; темнота поглощала всё сущее, а Господу не было до этого дела, Он словно бы забыл о всём сотворённом по Его воле, молитвы не доходили до Него, Он не внимал им!
«Люди в своих грехах зашли слишком далеко и нет ничего пред ликом Господа, достойного спасения. И даже от молитв праведников Он отстранил свой слух. Лишь всеобщее покаяние и устранение Истинной Церкви от власти могут помочь всем нам. Я знаю, молитва всех живущих достигнет Создателя, и упо¬вая на Его милосердие мы можем спастись.»
Подобные мысли пророк Клеменс уже не раз высказывал прилюдно, не утаивая правды об апокалиптических видениях, овладевавших им последнее время всё чаще и чаще. И как и следовало ожидать люди не верили ему, посчитав сперва умали¬шённым, а вскоре и прихвостнем дьявола. Когда Святая церковь объявила об отлучении Клеменса и послала на его поимку господних псов, то, спасая жизни, разбежались ученики и соратни¬ки… Единственный шанс сохранить жизнь — скрыться во вражес¬ком государстве, провозглашающем главным жизненным крите¬рием атеизм, но терпимо относящимся ко всячекчким религиозным конфес¬сиям… По крайней мере такие слухи доходили до пророка. Но даже если и не так, то перебежчика из вражеского стана всё равно бы использовали какое-то время в роли козырной карты.
Видения о личном будущем открывали широкие возможно¬сти, но всё упиралось в теперешний ключевой момент и следующий в горах, всё зависело от Хэма, от его дружбы или предатель¬ства. Судьба всего мироздания лежала на плечах старичины Хэма…
Пророк прикрыл глаза, отгоняя от себя мрачные мысли: «Пусть будет, как будет. Я слишком ослаб от скитаний…»
Хэм появился достаточно скоро, верхом на лошади, ведя за собой вторую, навьюченную мешками, поверх них были прито¬рочены два ружья; кинул узелок и флягу:
— Живо работай челюстями. У нас мало времени, Клеменс!
Этим пророк удивлён не был: нечто подобное открывалось в видениях; не ислючалось и предательство бывшего друга, зама¬ниваюшего в ловушку: не известны побудительные мотивы, ключевое событие не завершёно. Искоса взглянув в сторону Хэма, Клеменс, наскоро сотворив молитву, жадно впился зубами в сэндвичи, думая о том, что разрешением сомнений послу¬жит содержимое фляги. Старичина Хэм озирался по сторонам, изредка бросая быстрые поторапливающие взгляды на пророка, а тот всё не решался отвинтить пробку. «Пора» — мелькнула мысль и зажмурившись, поручив себя промыслу Божьему, про¬рок отхлебнул из сосуда и облегчённо вздохнул: в нём оказалось терпкое вино, быстро восстанавливающее силы, то самое, произ¬водством которого славился род Старичины Хэма. Хэм словно бы тоже ждал этого момента: соскочил с лошади и разделил покла¬жу между животными:
— Ну, хватит рассиживаться, поехали!
Дважды не пришлось повторять — воспрянувший силами и духом пророк стрелой взлетел в седло и они помчались к вид¬невшемуся вдали подножию гор.

2

«У меня не было отца. Всё своё детство я завидовал другим детям, живущим в домах с отцом и матерью. Хотя меня с само¬го рождения окружали чудеса и моя мать, да и все вокруг, твер¬дили мне, что мой отец Создатель всего сущего, наш Господь. В самом раннем возрасте я всему этому безоговорочно верил, помню, часто обращался к Нему с молитвами, просил явиться, поиграть со мной, рассказать сказку, но тщетно, лишь изредка происходили сверхестественные вещи, видимо, чтобы люди не забывали кто я такой; но со временем и они прекрати¬лись; и в отрочестве я был полностью предоставлен самому себе (или на произвол судьбы?). Надо ли говорить, что люди сторонились и в то же время превозносили меня? Помню, во время засухи, когда мне было лет пять или шесть меня привели в храм и молились мне, просили отпустить им грехи и сотворить дождь, но что я, ребёнок, мог сделать, если Отец не внимал даже моим молитвам, как я уже говорил? Помню я расплакался: мне было всех жалко, и я был бессилен, и ещё я боялся, что меня сильно накажут за это и ревел всё сильнее и сильнее. Меня спешно увели из церкви и сколько-то времени я провалялся в нервной горячке, но тогдашние мои страдания были не напрасны: через два дня хлынул сильнейший ливень. Урожай в тот год выдался на редкость богатым, такого даже самые древние старожилы нашего посёлка не могли припомнить…
Отношение ко мне было достаточно странным: меня обе¬регали ото всех напастей, не разрешали играть с остальными детьми — как бы чего плохого со мной не случилось, хотя если вдуматься, что может случиться с Сыном Божьим, если я дейст¬вительно таковым являюсь? Мне было очень одиноко и скучно в мире взрослых, в мире, в котором для меня не было ни одной игрушки, ни одной сказки…
В десять лет от роду, после смерти матери, приход¬ской священник, на попечении которого я остался, отправил меня с сопроводительным письмом в суровую монастырс¬кую школу. Тогда же закончились все чудеса.
Жизнь за высокими старинными стенами стала для меня сущим адом. Первым делом, как и на родине, меня отгородили от остальных подростков и при наших нечаянных встречах в узких коридорах, они обязаны были закрыв лицо руками повер¬нуться к стене и стоять так, пока я не пройду со свитой своих воспитателей-надзирателей. Как-то из шалости я подошёл к одному мальчику, резко развернул его и дёрнул за руки. Он был очень удивлён увидев меня, наверное, он думал что я какая-нибудь невидаль о двух головах. А за эту шалость мне стыдно до сих пор. Где-то через неделю я узнал: мальчика бросили на покаяние в карцер, за то, что он не крепко закрыл глаза.
Со мной провозились почти год. Экзаменовали на знание закона Божьего и ждали откровения небес, знака свыше. Но ничего такого не происходило, Создатель словно забыл обо мне и я стал Ему неинтересен. Тогда же наместник Бога создал комиссию по расследованию моего появления на свет и чудес происходивших в нашей деревне. Оказывается, в столице до того времени ничего об этом известно не было. Я был святым мест¬ного значения. Да, и по правде сказать, мы жили в трудноступ¬ных местах и до остального мира, как впрочем и ему до нас, не было никакого дела; глава нашего прихода после моего рожде¬ния послал наместнику сообщение, но конверт где-то затерялся в пути, а повторно писать он то ли не захотел, то ли не стал по причине смуты: шла гражданская война и престол наместника опасно шатался; ну, и конечно мог здраво рассудить: время пока¬жет и если я действительно являюсь Сыном, то так или иначе проявлю себя и весь мир узнает обо мне.
Но мир не торопился узнавать своего мессию и я был заперт в монастырских школьных стенах. Гражданская война закончилась и, хотя мир раскололся на несколько держав, наме¬стник прочно укрепился на троне в нашей стране, и уже мог вплотную заняться моей судьбой. Больше всего его тревожила воля Пославшего меня.
Тогда же я обрёл способность слышать все людкие разго¬воры, гул всего мира звенел в моей голове и это было настолько подавляюще, что я несколько дней провёл в трансе, учась управ¬лять новоприобретённым даром и отбирать из гомона всевоз¬можнейших звуков интересное и нужное. И всё это время наставники в благоговейном .почтении стояли на страже у двери, не смея вмешаться в святое откровение. Но даже это событие не убедило меня в богоизбранности. «Если Творец и в самом деле мой Отец, — вопрошал я сам себя, — то почему он обрёк меня, любимого сына своего, на тюремную муку, муку не иметь друзей?».
У меня достало ума не распространяться с надзирателями о истинных причинах происшедшего, отговорился беседой с Отцом, настаивать они не смели, а у меня появилась тайная игрушка; я был в курсе всех важных событий и,подслушивая весь мир, я едва не прозевал разговор, очень важный разговор, касающийся моей будущности, происходивший через несколько толстых стен от меня.
Комиссия, расследующая этапы моей прежней жизни, возвратилась в столицу с противоречивыми результатами: все чудеса можно объяснить цепью случайностей, совпадений, не может быть полнейшей уверенности в моей божественной сущности.
— Исходя из вышесказанного, Ваше Святейшество, — докла¬дывал Наместнику командир исследовательской экспедиции, — я осмелюсь Вам рекомендовать навсегда забыть об этом ребёнке и изолировать его в темнице. Моё мнение: если бы Создатель был его Отцом, как это утверждается на родине ребёнка, чудеса были бы более весомы и доказуемы.
Я слышал всё происходящее в приёмной, каждый шорох каждого движения — слух был моим вторым зрением.
Верховный правитель, Наместник Создателя на земле, под¬нёс к губам золотой кубок, отпил из него, отдал слуге и, устало прикрыв глаза, ответил:
— Мне ясны твои доводы, но представь себе: Создатель испы¬тывает нас, как не раз испытывал людей прежде, правда, не в нашем поколении. А что если настал наш час и мы запрём Его сына в узилище, тогда что, как ты думаешь? Я отвечу: ничего хорошего для тебя, для меня и всех, кто примет в этом участие! — Наместник содрогнулся, — Ну, а если он самозванец, мы используем его для искоренения всех врагов истинного толкова¬ния Учения, оставленного нам Создателем. Представь, Его Сын будет говорить нужное нам! Богоявление в нём ещё не произо¬шло и сейчас он обычный подросток, им можно легко управ¬лять, но, кроме нас, об этом никто не знает! И если богосущ¬ность в нём когда-либо прооявится, в чём я сомневаюсь, то очень и очень нескоро, пока он не станет взрослым, оформив¬шимся человеком. У нас достанет времени к этому подготовить¬ся. На всякий случай. А кара Господня… Что ж, мы его не убиваем, не прячем в тюрьму, а наоборот оказываем всевозмож¬ные почести, согласно титула; да и использование Сына в своих интересах не самый страшный грех в наших жизнях, разве не так? Всегда есть время покаяться, к тому же Наместник свят пред Создателем, как бы ни относился к людям! — он встал с трона, вознеся руки к потолку, — Господи, если он и в самом деле Сын Твой, молю тебя, дай нам знак здесь, сейчас, прошу Тебя, разрушь наши сомнения!..
Видишь, ничего не произошло, мы в этом вопросе предоставлены сами себе. Так что, подготовь обращение к народу, расскажи о чудесах так, чтобы комар носа не подточил. Мы прижмём еретиков к ногтю! Всё. Теперь ритуал очищения.
Они опустились на колени пред алтарём, молитвенно сло¬жив руки:
— Великий Создатель всего сущего, Взирающий на землю из Светлой Обители, всё, что мы ни делаем, делаем во славу Твою, дабы не были забыты людьми Заветы Твои!
Надо ли говорить, что услышанное привело мня в ужас?! Благодаря усиленным занятиям логикой, богословием и истори¬ей религии я легко мог представить свою будущность во всех подробностях. Я не желал быть беспомощной игрушкой в лапах толстого жирного Наместника! Я упал на колени пред ликом Создателя, заламывая руки молил о помощи…
И Он словно бы услышал меня: зазвенел гонг и надтреснутый голос Наместника, созывающий всех Наставников в лекторий, раздался во всех кельях, многократно усиленный системой звукопроводов. Это был мой единственный шанс спастись, дарованный мне судьбой или Отцом, я не размышлял тогда об этом…
Дождавшись, когда стихнгут шаги последнего Наставника, я отправился в путь по мрачным монастырским коридорам; служки, следившие за порядком, при встрече со мной кланялись в пояс, иначе и быть не должно: я Сын Создателя и не их дело, куда я иду. Я поднял руку, благословляя всех встречных, как это делал обычно, шествуя в сопровождении Наставника; главные проблемы могли возникнуть у ворот школы, но и там всё прошло благополучно: страж хотел было что-то сказать, но, встретившись со мной взглядом, беспрекословно отомкнул запор. Времени у меня было немного — собрание, посвящённое официальному признанию меня Сыном Божьим, подходило к концу, вскоре к воротам вернётся вахтенный офицер и забьёт тревогу.
Быстрым шагом, накинув на голову капюшон, я достиг базарной площади, никого ни о чём не расспрашивая — дар слышать всё происходящее, вёл меня по городским улицам. Торговый ряд я достиг в одновременно с началом переполоха в школьных стенах, все бросились на мои поиски. Я тоже поторо¬пился: у первого встречного торговца одеждой обменял дорогую шёлковую одежду Сына Творца на простой наряд подмастерья; торговец нажил на этом не один десяток монет и, думалось мне, будет держать язык за зубами, пока Наместник не назна¬чит плату за любую информацию обо мне. Так или иначе, но я выгадал небольшую фору во времени и, весело насвистывая, напустив на себя беззаботный вид, зашагал по столице прочь от рынка.
Вскоре мне снова посчастливилось — на тихой улочке я повстречал чумазого нищего мальчишку, одного роста со мной и, после недолгих переговоров, мы обменялись одеждой. И вот тут я крепко задумался о будущем: выжить в столице не представля¬лось возможным, нужно было уходить из неё как можно дальше, к границе, к местам постоянных стычек с атеистами и еретика¬ми, там-то уж меня никто не сможет найти. Но самая главная проблема заключалась в моём неумении работать, ибо меня не обучали ремёслам — не пристало Сыну Создателя марать руки гряз¬ным трудом; шляние и побирушество по городам и весям меня не привлекало — завтра же у всех дозорных церковных ищеек по всей стране будет моё описание с упоминанием о нищенском рубище.
Я сидел на задворках богатого двора за мусорными ящика¬ми, спрятанный от посторонних глаз, и напрягал воображение и слух.
Прошло несколько часов, пока я не услышал то, что мне нужно: единственный голос из тысяч тысяч других, голос челове¬ка, способного помочь и, возможно, не предать.
На подходе к базарной площади, за несколько кварталов от неё, я увидел ищеек, вниматально осматривающих прохожих и, подойдя к одной из этих чёрных ряс, заныл:
— Дяденька, дай денюжку на хлебушко! — получив в ответ пинок, остался доволен: пока маскарад работает и, уже более смело ступая по площади, вздрогнул от скрипучего голоса тор¬говца одеждой:
— Господин следователь, я обменял ему рясу послушника на одежду кирпичника.
Первая крепость сдана врагу, интересно долго ли тот нищий будет меня покрывать?
Старший следователь продиктовал глашатаю исправленный призыв и вновь затрубил рог «слушайте, слушайте». Я уже почти достиг цели своего пути и замер от далёкого, звучащего где-то на окраине базара, писклявого голоса: «Дяденька, я его видел!» и звучное ругательство от проворонившего меня пса Господня в ответ…
Без стука, сделав самое плаксивое лицо, какое только мог, я торопливо откинул полог кибитки старого актёра, поводыря медведя, такого же старого, как и он сам.
— Дедушка, не прогоняйте меня, мне жить негде!
— Это что ещё за явление? Ты откуда взялся, такой чума¬зый? Ваша братия сама меня с косолапым подкармливает, а то бы мы уже давно ноги с голоду протянули. Ишь, нашёл где побираться! Ты из новеньких, что ль?
— Угу. Из школы наместника сбежал…
— А чего сбежал-то? Учиться надоело?
Я мотнул головой и покраснел:
— Нет. Вы, наверное, слышали о любви Правителя Церкви и мира к таким мальчикам, как я…
Старик насупился:
— Слышать-то слышал, да мало ли что люди говорят… А отец с матерью где твои?
— Померли год назад, а дядька меня в школу сплавил и всё имение к рукам прибрал.
— Из господских, значит… А ты, часом, не врёшь?
— А зачем мне врать?! Вон, глашатай Наместника Бога орёт!
Старик выслушал новое сообщение и произнёс: глядя мне прямо в лицо:
— Ищут тебя беглеца… А ну как ты юная ищейка, тогда что? Руду мне на старости лет добывать?
Мы с минуту смотрели друг другу в глаза, потом он отвёл взгляд:
— Что делать-то умешь?
— Рассуждать логически!
— Это и я могу, не велика премудрость. А жонглировать, скажем, по проволоке ходить? То-то и оно! Эй, косолапый, а не вернуть ли нам его в школу? Повозку новую купим, ошейник тебе золотой, героями станем.
— Дяденька, не надо, я шерсть медведю буду расчёсывать, всё что хотите делать!
— Ладно, пошутил я, а всё-таки…
— Я прошлое могу рассказывать!
— Хм, прошлое… Про будущее вас не учили в школе, али не дорос ещё до этих знаний?
— Нет, это я сам, без школы.
— Ну, выставлю я тебя с этим номером, Псы сразу вцепятся и начнётся. Небось, всем в школе о своём умении растрезвонил!
Я тряхнул головой:
— Нет, дяденька, вы первый об этом узнали.
— Ну-ка, парень, тихо. Лезь к медведю: ищейка у порога, не бойся, не укусит…
Долго меня упрашивать не пришлось: я ещё раньше слышал приближающиеся зловещие шаги, но наделся, что пронесёт.
— Не ворчи, не ворчи, косолапый, закрой мальца.
Медведь навалился на меня почти всем телом, дыхание спёрло, но пришлось терпеть; зашуршал полог.
— Циркач, мы ищем мальчика четырнадцати лет, опасного еретика, преступника сбежавшего из школы Правителя Церкви и Мира. Он одет в нищенское рубище, белобрысый, коротко¬стриженный; собирая милостыню, может выдавать себя за про¬рока. За поимку награда — тысяча золотых, за укрывательство — смертная казнь. Что ты можешь сообщить следствию?
— Был он у меня с час назад, примерно, еды просил, а потом пошёл к… Я сам едва концы с концами свожу, где уж мне подаяние-то раздавать, сам без ужина сегодня остался…
Я услышал звон монет.
— Благодарю, господин Следователь. Он пошёл к почтовому тракту, вроде бы домой хотел добраться.
— Если ещё раз объявится, ты знаешь, что делать?
— Знаю, господин следователь, премного благодарен, госпо¬дин следователь… — и, когда уже стихли шаги ищейки, — Шевелись косолапый, выпускай мальчонку. Вылезай, пророк! Ну, и кому прикажешь верить: тебе или ему? — он кивнул на дверь.
— Никому, дяденька, сердцу своему верьте!
— Ишь, ты, цыплёнок, сердцу… — старик покачал головой, — Слышь, косолапый, десять монет мы с тобой уже заработали на этом юном беглом монашке, дальше видно будет…»

3

«Так началась моя жизнь кочевого артиста. Со стариком и его медведем, мы объездили все города и закоулки страны, лишь не заезжали в мои родные места опасаясь быть узнанным; изредка, подслушивая разговоры Наместника, я слышал в его голосе страх и неуверенность; хотя, год спустя, искать меня перестали, он всё боялся кары Создателя, боялся возможной совершённой ошибки, вымаливал прощение и, вроде бы, искрен¬не раскаиваясь, продолжал погрязать в распутстве.
Из моего фокуса с предсказанием прошлого, ничего не вышло: слишком сильно приходилось напрягаться для запомина¬ния всех звуков селений в которые мы прибывали; и мне приш¬лось выучиться жонглировать горящими факелами, ходить по проволоке. Как я уже говорил, своим даром я почти не пользо¬вался, все разговоры о моём божественном происхожде¬нии казались старым полузабытым сном; жизнь представлялась прос¬той и ясной до тех пор, пока мне не исполнилось шестнад¬цать лет, — тогда умер медведь, а через месяц после него скон¬чался и старик. Я остался владельцем полузадохшей клячи и обшарпан¬ного передвижного балагана. Присоединяться к стран¬ствующим цирковым труппам я не хотел, помня наказ старика: «Там нет настоящего искусства, они все считают деньги и гры¬зутся меж собой за каждый медяк. Это не для нас, мальчик!».
Вновь я был предоставлен сам себе, гастролировать без ста¬рика мне было тяжело, я тосковал по нему и, поэтому, уступил по сходной цене конкурентам своё жалкое наследство.»

4

Поздним вечером пророк и фермер сидели у затухающего костра; пророк задумчиво перемешивал палкой тлеющие голо¬вешки, щурясь на летящие искры.
— Хэм, остался последний переход, завтра днём я буду за границей. Тебе стоит вернуться домой. Спасибо за всё.
— Нет, мне теперь одна дорога — с тобой до конца!
— Зачем тебе приключения? Это мой путь, путь одиночки, а у тебя жена…
— Молчи, пророк! — Сэм побледнел, — Ты бравируешь знани¬ем всего сущего, но на деле…
— Я всегда говорю: будущее скрыто во множестве вариантов и никогда нельзя точно предсказать, если только все возможнос¬ти не сливаются в единую точку будущности. Я не знаю причин, заставивших тебя пойти со мной, но я очень благодарен тебе за помощь. Слишком много посылов было к твоему поступку и я не знаю, который из них верный, хотя теперь…
— Да, пророк, да! Именно так! Благодари за помощь Псов Господних, это они убили её, мою маленькую жёнущку, пока на поле я говорил с тобой. Мол, так мы тебя предупреждаем, если поможешь ему, с тобой произойдет то же самое. У них скотс¬кие методы. И кого мне винить теперь: тебя или их?! Ответь мне, знающий всё на свете!
— Ты сам знаешь ответ, потому и пошёл со мной… Но всё могло быть и по другому, ряд событий и посылок к ним…
— Пора спать, Клеменс, ищейки у нас на хвосте, носом чую. С рассветом уходим, благослови нас Создатель.
— Неисповедим промысел твой, Господи! Спкойной ночи, Хэм.
Старичина Хэм угрюмо промолчал в ответ и влез в спаль¬ный мешок. Пророк всё так же продолжал недвижимо сидеть и смотреть на угли. В каждой искре открывались ему разные буду¬щности, будущности его и Хэма, других людей; но судьба всего мироздания оканчивалась тьмой, и невозможно было её избе¬жать, лишь слабая звезда надежды на всеобщее покаяние могла привести человечество к спасению. И всё та же картина возникала перед его мысленным взором: сверкающий белизной Создатель и чёрный человек рядом с ним. Пророк силился вник¬нуть в смысл их беседы, напрягался до предела возможностей; казалось, ещё немного и окажется он там, в высокой обители Господа. Окружающии реалии блекли, ярче и ярче разгорался светлый божественный мир и… он упал ниц, потеряв сознание, едва не угодив лицом в угли; конвульсии сотрясали тело, из горла изливался громкий рычащий хрип.
— Клеменс! Клеменс, что с тобой?!
Хэм вылез из мешка, торопливо нащупывая фляжку с бальзамом; одного глотка оказалось достаточно и тяжёлый обмо¬рок прешёл в спокойный сон.
— Может, ты и прав всё-таки, свинья тебя зарежь! — он аккуратно натянул на друга спальный мешок, подложил под голову надувную подушку, — Спи спокойно! Вместе мы перевер¬нём этот сволочной мир!

5

«Я батрачил, переходил из деревни в деревню, и ни в одной из них не мог задержаться надолго: меня влекла перемена мест, я коллекционировал людей, их представления о мире, как иные собирают жуков и бабочек. И всё задавал один и тот же вопрос: к чему всё это, зачем Господь, сотворив людей, бросил нас на поизвол судьбы? Теологическое образование не помогало найти ответы; я посещал церкви, но едва сдерживался в них от смеха: недоучки проповедывали с кафедр и несли при этом несусвет¬ную чушь, я готов был рассмеяться им в лицо, но боязнь быть узнанным, сдерживала меня; для Господних Псов хватило бы одной фразы и я навсегда распрощался бы со свободой.
Однажды, следуя за своей звездой счастья, я брёл по полуза¬брошенной лесной тропе и на ней повстречал человека в балахоне из мешковины, подпоясанного верёвкой. Он задал мне вопрос:
— Что ты думаешь о Солнце?
Я настолько был ошарашен неожиданностью, что не заду¬мываясь, как когда-то в школе, дал ответ первой степени посвящения:
— Солнце всем дарит свой свет, но не каждый может отличить истинный свет от истинной тьмы.
Мужчина, удовлетворённо икнув, кивнул головой:
— Ты нужен мне, следуй за мной.
— Человек следует путями Создателя, иные пути ложны.
— Стоять на двух лапах ещё не значит быть человеком.
— И потому Господь вдохнул в меня душу.
— Юноша, я повторяю: ты нужен мне и я приглашаю тебя к себе в дом.
Так я оказался в жилище аскета. Прежде мне доводилось слышать о этих отшельниках, много правды и вымысла переме¬шано в тех рассказах о странных людях по своей воле покинув¬ших мир и давших обет молчания. Я стал одним из них.
Аскет приютивший меня, молчаливостью не отличался и долгие вечера мы проводили в спорах о сущности бытия. Домо¬рощенную философию собеседника я играючи разбивал школь¬ными постулатами, основанными на логике, а он каждый раз выискивал всё новые и новые доказательства своей правоты и добивался от меня личного взгляда на мир, но этого я не мог ему дать, чем приводил в бешенство:
— Ты мешок, набитый чужими бесполезными знаниями, сво¬его у тебя ничего нет! И мне не даёшь спокойно жить! Я уже довершал концепцию построения мира, а ты пришёл и всё раз¬рушил! Бродяга, варвар, ты смеешь называть себя аскетом, но где открытые тобой познания сущностей?!
На этот вопрос у меня не было ответа…
Сорок дней назад, греясь на солнце, занятые диспутом, мы замерли от вида серебряного облака, блеском затмевающим Солнце и голос с небес произнёс:
— Готовься, сын Мой, скоро пробьёт твой час и Дух Мой снизойдёт на тебя. Сорок дней поста, выдержи их, ты ждал больше, сомневаясь и пребывая в неверии. Я пребуду с тобой во веки веков!
Сороковой день на исходе и я жду. Аскет молится на меня и тоже ждёт. А я до сих пор ни в чём не уверен… Хотя, вчера подслушал Наместника: в столице было какое-то знамение, муравейник засуетился…
Я ничего не знаю. На всякий случай, решил вкратце опи¬сать свою жизнь, но не было в ней ничего примечательного и поучительного. И…»

Окончание рассказа опубликовано здесь: НОВЫЙ МИР (окончание)

• lj_itemid: 1559
• lj_permalink: http://ravik-06.livejournal.com/399266.html